Арифметика любви - Страница 110

110

Любовь Ивановна ничего этого не слышала. Но Марина слышала.

В седьмом часу, едва стала прибывать ранняя публика, Марина незаметно выскользнула на улицу. В темненьком платьице с горошинами, в синем берете, она казалась совсем девочкой. Но лицо было не по-ребячески серьезно. Она тоже не знала, в какой меблирашке живет Билл: но знала, что на пути к ним он проходит через сквер на ближней площади. Сквер гадкий, пыльный, толкались кучки всякого народа в этот темнеющий час (август!). Марина села на грязную скамейку. Бу-Дет ждать здесь, — все равно, сколько времени, час, два, — только бы пе пропустить!

В серых сумерках, пронзенных кое-где желтыми точками огней, Сказалась знакомая фигура. Узнал тотчас: «М-11е Марина! Что вы тут Делаете?».

— Я для вас, — сказала она сухо. — Чтобы вы к нам не шли.

— Почему? — удивился он и сел рядом на скамейку.

— У нас был… Катя говорит — полицейский, en civil . Спрашивал вас, Таня сказала, что вы будете в 8. Катя сначала ее бранила, — неприятность выйдет для ресторана, а потом говорит — ничего, и лучше, если его арестуют.

— Меня арестуют? — с интересом спросил Билл.

— Да, но я не хочу. Значит, не идите к нам.

— Хорошо. А почему вы не хотите? Что хотите, чтоб я сделал?

— Чтоб вы лучше убежали. Катя думает — вы гангстер, я не знаю, но если вообще что-нибудь, — и арест, — я не хочу. Пусть и гангстер — все равно не хочу.

С улыбкой в голосе, — лица его Марина не различала, — Билл сказал:

— Гангстер? Хорошо, Марина, я все сделаю, но вы мне скажите сначала: почему вы так… ни за что не хотите, чтоб со мной случилось… дурное, по-вашему?

— Я вас жалею, — твердо проговорила Марина. — Только по-французски «je vous plaindre» — не совсем то: по-русски тут не обидно, иное совсем. Вы не понимаете…

— Я пойму, если скажете, за что жалеете. Что я бедный? Что меня в тюрьму посадят?

— Ах, нет! Нет, — вскрикнула Марина. — Нельзя спрашивать, «за что» жалеется! За все вместе и ни за что. За то, что вы вот это говорите, вот так смеетесь, за то, что у вас этот шрам… За то, что вы — вы!

Он взял ее маленькие жесткие ручки и крепко их стиснул.

— Марина, а если я гангстер и без вас не согласен бежать, убежите вы со мною? Или, постойте, другое: если я просто рабочий, потерявший здесь заработок, уедете со мною? Выйдете за меня? Скажите… только правду!

— Я всегда говорю правду. Если первое, т. е. гангстер, или вроде, — да. Если второе — тоже да. Я все сделаю, чтоб с вами не было, чего не хочу.

Он быстро поднялся, не выпуская ее рук.

— Марина, я вам верю. Я тоже правду люблю. Ради нее… вы простите мне одну маленькую неправду? Нет, не ложь, нет… Вы потом узнаете. Скоро. Теперь идите домой.

Он еще раз сжал ее руки, повернулся и скоро исчез за чахлыми темными деревьями.

Прошла целая неделя. Американец как в воду канул. Но Таня все-таки испугалась, когда в пустую столовую, днем, вошел знакомый элегантный француз, и подал ей карточку, прося свидания с Madame Nevi-row. Если б Катя… но Кати как раз сегодня не было! Впрочем, испуг Тани сменился удивлением, когда она взглянула на карточку: там стояло имя G. Tinet, очень известного парижского журналиста.

Удивилась и Любовь Ивановна. Гостя попросила в «бюро» — так называлась крошечная задняя комнатка с окном на двор. Отрекомендовавшись, любезный гость начал:

— Я к вам послом от ближайшего моего друга. Его семья не находится в Европе, но он с ними уже снесся. Он просит руки вашей дочери. Посещая ежедневно ваш гостеприимный дом…

— Что? Кто? — прервала ошеломленная Любовь Ивановна, глядя во все глаза на улыбающегося француза.

— Он предвидел, что тут понадобятся некоторые объяснения, — продолжал гость. — М-р Карнеди (я его знаю много лет, мы вместе путешествовали) — сын очень известного американского финансиста. Такие счастливцы фортуны часто склонны ко всевозможным фантазиям. В последние годы у него явилась странная идея, что ни одна женщина не способна заинтересоваться им самим, помимо интереса к его… положению. Было тут, вероятно, и какое-нибудь разочарование сердечное… На леопардовой охоте получил шрам, который ничуть его не безобразит, по-моему, — но он такой упрямый чудак! Отсюда его фантазия «путешествия по душам», как он выразился. Изменив, конечно, свой аспект… гм… и положение. Я сам ничего долго не знал. Понятия не имел, где он производит свои опыты…

— Опыты! — возмутилась Любовь Ивановна. — Мы не для того работаем, чтобы переодетые люди здесь опыты производили…

— Простите, — улыбнулся француз. — Ведь это ж невиннейшая, романтическая фантазия. L'essentiel — что прекрасный человек полюбил вашу дочь, она дала ему согласие-Любовь Ивановна поспешно встала и крикнула, отворив дверь:

«Марина! Поди сюда!». M-er Tinet почему-то думал, что войдет эта красавица, что она-то и есть Марина. Но вошла круглолицая, чернобровая девочка в белом переднике.

— Марина… Ты дала согласие… м-ру Карнеди? Отвечай! Марина, бледная, перевела глаза с гостя на мать. Выговорила: «да»

и опустилась на табуретку. Гость заговорил, сызнова начав свои длинные объяснения, восхваляя интересного друга, м-ра Карнеди. Марина Долго слушала, не понимая. «Он приедет сам вечером, — закончил Француз, — и тогда…».

— Нет! Нет! — неожиданно вскрикнула Марина, закрыла лицо руками и заплакала. — Я не хочу! Я думала… Я не думала… Нет, нет! Вон!

Mr. Tinet растерялся. Он ничего не понимал. Вбежавшая на крики Таня (она стояла у двери и слышала всю историю) не понимала эту «дурочку»: Таня и позавидовать не успела, а она кричит «не хочу».

110