Арифметика любви - Страница 29

— И вынул бы и дал, как вагоны Мишуку! — подхватил в свою очередь Нестор Иванович. Громко рассмеялся и прибавил:

— Да, ладненько бы было! А ты чего бы пожелала, Наташа? Скажи! Давайте, пофантазируем, кстати, Новый Год, под Новый Год можно. Скажи скорее, чего хотела бы? И пусть все скажут, давайте!

Наташа рассмеялась, за ней другие, заговорили все, но никто ничего путного не сказал. Мишук, обняв свои вагоны, заснул на коленях у тети Раи. Она улыбалась, оглядывая гостей ясными карими глазами, а когда шум затих немножко, промолвила:

— Желание исполнить не так трудно. Да вот беда: желать-то люди не умеют. Не знают твердо сами, чего именно хотят, ну и слов не находят твердых, определительных.

— Как это? Почему вы так думаете? — Ах, неправда, — заговорили вокруг.

— Нет, правда. Вот хоть сейчас доведись: один скажет: хочу много-много денег: другой — удачи, дело выиграть; третий, уж совсем вообще, — хочу счастья. А чтоб вроде Миши — хочу вагоны, нет не найдется сразу ответить, хоть и под Новый Год.

— А если б я у доброго гения автомобиль попросил? — захохотал Нестор Иванович. — Вот и был бы тот же Мишка.

Тетя Рая с улыбкой покачала головой:

— Да разве это заветное твое желание? Самое первое? У Миши было заветное, оно и исполнилось. А получи ты автомобиль, сам знаешь, куда с ним денешься? Продавать — возня, да и совестно, подумай…

Леонид, до тех пор молчавший, вдруг заговорил неожиданно громко, горячо и быстро.

— Да, да, все это правда, правда… Никак нельзя, или трудно найти в себе свое желанье, первое, то есть настоящее и не глупое. То есть выразить его не как-нибудь глупо; и притом не гадко. И еще я хотел сказать, — чтоб оно само было не гадкое. И чтобы за него отвечать. Ведь мы предполагаем, что гений-то добрый, как же я его буду просить о гадком желании? Или даже не гадком, а просто о каком-нибудь мне, мне одному, самому? Деньги, например, сто миллионов найти, — так это, чтоб другой их потерял? Или хоть иначе, — но чтоб опять мне — на деньги эти жить хорошо? А миллиончик, — мол, ради совести успокоения, бедным раздам? Стыдно! А если я все до копейки раздав _ не стыдно, но вздор, вздор! Собрались сто миллионов в одно место на два часа — и опять разошлись, вот и все. Да еще, может, глупей прежнего. Нет, так нельзя, я бы не так. Не то совсем.

— Ну и фантаст! Не то, а как же надо? — с любопытством осведомился Нестор Иванович.

А тетя Рая ласково улыбнулась, даже ободрительно.

— Ничего, вы скажите, что думаете, это ничего. Это можно.

— Я скажу, я еще не знаю, но я скажу, — понесся дальше Леонид. — Если я за свое желание отвечаю, — это очень важно! Очень! Если я честно скажу себе, что не гадкое оно и не глупое оно и что я и сам готов ради него потрудиться…

Он остановился вдруг, как бы ища ускользавшей мысли.

— Вот мое желанье, — сказала Анна Львовна. — И не глупое, — уложить маленького нашего счастливца в постельку. Потружусь — и, наверное, исполнится.

Она взяла сонного Мишука с колен тети Раи и, вместе с игрушками, которых он из рук не выпускал, унесла в спальню.

Все засмеялись, но Леонид, ничего не замечая и глядя теперь на одну тетю Раю, договорил:

— Я бы только одного потребовал у… все равно, у гения этого доброго, или у кого там. Сид… нет, нет, не точно, а средств, которыми я мог бы достичь исполнения моих желаний. И средств опять по моему выбору, потому что и за средства я отвечаю. Да вот! — почти закричал он радостно, точно яркая мысль озарила его, — вот что я бы потребовал: пусть никто, если я с просьбой к нему обращусь, мне не откажет. Тут доверять надо, что я идиотского или бесцельного не попрошу. Но если физически может, пусть исполнит! Больше ничего не надо. И даже не навсегда, на что мне! Только на… ну, хоть на месяц, на два месяца!

— Сказку хитренькую придумал для себя фантаст! — сказал Нестор Иванович, барышни пожали плечами; Наташа проговорила: «Нет, я бы выдумала что-нибудь поволшебнее; я и так знаю, что если разумно попрошу о чем-нибудь человека, — он не откажет».

— Вам-то? Еще бы! И разумное, и безумное! — слюбезничал студент-полковник.

Она ему ответила. Завязался легкий разговор. Тетя Рая между тем, наклонившись к Леониду, сказала вполголоса, без улыбки:

— Два месяца?

Он встрепенулся и, вместо ответной шутки, сказал: «Да». Она повторила: «Да». Помолчав, прибавила так же тихо:

— Вы против насилия («Откуда она знает, что я против насилия?» — подумал Леонид). А ведь это средство — тоже насилие. Маленькое? Краткое? Берете на себя?

Леонида кольнуло. Ничего не ответил.

— Да, это я так, для вас. Не в этом дело. Больше берете, ну и это? А, может быть, не надо?

Он хотел крикнуть: «Не надо!» (точно все взаправду)! Но опять ничего не сказал. Тетя Рая посмотрела на него ясным, добрым взглядом еще раз — и отвела глаза, с другими заговорила. Разговор шел… ну, о чем разговаривают эмигранты, собравшись вместе, если это не очень серые беженцы, не очень заняты личными делами и не вполне нищие? Все о том же, о России, о ее пленении, о ее властителях, — словом, о том, что принято называть «политикой».

Когда подошло к двенадцати, — все стали делать вид, что им особенно весело, хотя всем сделалось грустнее и скучнее. Чокались, — разорился Нестор Иванович, целых две бутылки настоящего шампанского! — смеялись, поздравляли друг друга. Леонид уже чокнулся, кажется, со всеми, когда увидел, около своего, почти полного, стакана, — другой, в руке тети Раи. Увидел косынку, выгиб темных бровей и глаза, которые показались ему огромными. Стекло слабо зазвенело. «Исполнение желанья», — сказала она, и вдруг точно молния пробежала по телу Леонида. Он вздрогнул, задохнулся, но успел залпом выпить стакан, прежде, чем выронил его на пол.